Этот рассказ – мои воспоминания об одной женщине, которую я знала раньше, о её жизни, тяжелой, противоречивой и полной несбывшихся надежд...
Этот рассказ – мои воспоминания об одной женщине, которую я знала раньше, о её жизни, тяжелой, противоречивой и полной несбывшихся надежд.
Ольга Григорьевна работала медсестрой в отделении патологии беременных. Невысокого роста, худощавая и с немного иногда наивным выражением лица с острыми его чертами, когда-то она была, пожалуй, красива. На работе никогда её сильно не уважали и с её мнением не считались, однако без неё отделение никто не мыслил: «Куда мы без Ольги Григорьевны!». Она была настоящей трудоголичкой – брала смены у всех, кому не жалко было отдать, во время чьих-то больничных и отпусков отделение выручала всегда она, даже бывало, что совмещала как санитарка: днём ставила уколы и капельницы, а по ночам мыла полы и таскала утки. Её постоянная подчёркнутая бедность – она не пользовалась косметикой, ходила чёрт знает в чём, в каких-то тапочках с дырками, питалась лишь тем, что оставалось в раздатке после пациенток и т.д. – выглядела дико и отталкивающе для тех, кто не знал главного – у неё была Дочь.
Ольга Григорьевна замужем никогда не была. Дочь родила она, что называется, для себя, и эта девочка, а потом и девушка, была единственным и всеобьемлющим смыслом её жизни. Мать по-жуткому отказывала себе в элементарном, чтобы дочь ни в чём не нуждалась; все её желания удовлетворялись моментально, а когда для этого не хватало медсестринской зарплаты, Ольга Григорьевна влезала в долги (возврата которых приходилось ждать очень и очень долго, а можно было и не дождаться – я на себе пару раз испытала). Она позволяла ей всё, для дочери не существовало запретов – она могла хоть сколько долго пропадать неизвестно где, оставляя мать одну с её мучительными переживаниями; убеждённая антикурильщица Ольга Григорьевна, мало того, что смирилась с тем, что дочь начала курить, безропотно давала ей деньги на сигареты (говорили, даже хвалилась перед коллегами, мол, у меня дочь курит только «Парламент»!). Шмотки, разные понтовые вещички, шубки, золото – запросы этой девушки росли год от года. Были периодически у неё и мальчики, но всё какие-то несерьёзные – говорю так потому, что никто из них не брезговал также тянуть деньги из подружкиной мамы, а потом куда-то пропадать.
Дочь Ольги Григорьевны я несколько раз видела, она иногда приходила к матери на работу, и всегда с одной лишь целью – взять у неё денег. Не помню её лицо, зато помню модный прикид, мелированные волосы, яркий макияж, помню, как она нервничала, когда мать была занята и не могла выйти к ней, как курила на крыльце, как уходила после одно-двухминутного свидания, на ходу засовывая в карман мятые, комканые пятисотрублёвки…
Шло время, росли аппетиты одной – и так же прогрессировала бедность и внешняя убогость другой. Никто из нас не критиковал Ольгу Григорьевну, зачем – её дело, на что она тратит свою зарплату, да и всё равно бесполезно: видно было, что она счастлива от того, что дочь её имеет даже больше, чем некоторые девушки в полных и небедных семьях. Но я, бывало, задумывалась над её жизнью, наблюдая, как она работает сутки напролёт, а её дочь в это время развлекается где-нибудь в клубах, как она стелит всю себя ей под ноги – и не понимала её…
Когда дочь Ольги Григорьевны окончила школу, мы ознакомились с дальнейшими её планами насчёт будущего дочери. Как выяснилось, героиня моего рассказа даже помыслить не могла, чтобы та обучалась в захолустной Тюмени, она долго копила деньги на то, чтобы отправить её учиться куда-нибудь в столицу: для дочери только лучшее! Так и вышло – дочь поехала учиться в какой-то крутой вуз в Санкт-Петербург, естественно, на коммерческой основе. Вся патология приуныла – теперь Ольга Григорьевна окончательно потеряла способность говорить о чём-либо, кроме достоинств дочери и вечной нехватки денег, а как того, так и другого все уже, мягко говоря, вдоволь наслушались.
Не успела она порадоваться за дочь и одного-единственного семестра, как стряслась беда. Дальше знаю лишь понаслышке: девушка эта крепко влипла в связанную то ли с экстази, то ли с героином тёмную историю и внезапно оказалась должна каким-то мафиози астрономическую сумму в энное количество тысяч долларов. И юное 19-летнее создание нашло из этого тупика самый простой, самый лёгкий выход – она повесилась.
Девушка эта убила не только себя, она убила и мать – на неё без преувеличения было, говорят, страшно смотреть. После получения известия о самоубийстве дочери на работу она не вышла ни разу. Не стало смысла её жизни, цели её беспрестанных самоотверженных трудов, объекта её вечных забот…
Это в конце 2008 года было. Что сейчас с Ольгой Григорьевной, где она теперь – я не знаю. Я даже не знаю, жива ли она.
Слышала про неё только то, что она ездила в Питер, жила там некоторое время, пока шло расследование суицида, потом привезла тело дочери в Тюмень; будучи убежденной православной христианкой, она как-то решила проблему с церковью, отказывавшейся отпевать самоубийцу – дочь отпели. Говорили, что, обезумев от горя, Ольга Григорьевна уверяла потом всех окружающих, что никакого самоповешения не было, что её дочь убили: ведь батюшка её отпел, а будь она самоубийцей, не отпел бы!..
Мы с коллегами однажды мрачно обсуждали это – у меня появилась мысль, а зачем собственно, нужна вся судебная медицина со своими бюро и НИИ: есть же церковь, и в сомнительных в части причины смерти случаях труп нужно всего-навсего в ней отпеть. Зачем какие-то экспертизы? Если батюшку ударит гром и молния – значит, отпеваемое тело принадлежит самоубийце, а если нет – то нет…
